Сосед слева толкнул Хамерштетера:
– Вы что, сударь, отдавайте назад аркебузу и берите заряженную.
Лукас растерянно посмотрел на своё оружие. Он пропустил выстрел, даже не поджог фитиль.
– Вы ранены? – Лукас не нашёлся, что ответить. К счастью снова затрещали барабаны. Хамершеттер пальнул по московитам, не целясь.
– Гром и молния, Хамерштетер, Вы оглохли? Велено стрелять по лесу!
Лукаса пронзил уничтожающий взгляд Пернауэра Младшего. В голове всё смешалось: Марфа, Пернауэр, Шварц, орущие московиты. Засвистели стрелы. Несколько человек из третьего ряда рухнули на землю. Одному стрела попала точно в глаз.
– Как на белку охотятся! – усмехнулся Генрих.
Барабаны забили рукопашную. Шварц двинулся вперед с развевающимся флагом, как парусник в открытое море. Первые ряды поднялись, фаланга тронулась с места, выравнивая шаг по барабанной дроби. Стрелы запели словно птицы на закате. Сквозь прорезь забрала Лукас увидел московского ратника, который бежал прямо на него, размахивая бердышом. Лукас изловчился и мощным ударом насадил его на алебарду, пальцы ощутили хруст ребер на том конце древка. Завязался ближний бой. Хамерштетер, оба Пернауэра и Шварц побросали алебарды и выхватили мечи. Стрелы, моросящие осенним дождем, сковывали движения. Лукас терялся, не зная, уворачиваться ли от смертоносных жал или отражать удары сабель и палиц. Он всем телом ощущал опасность, время работало против него.
Шварц бросался в самую гущу врагов, сбивая их с толку своим безрассудством. Белое знамя реяло над толпами русских, увлекая за собой немецкие когорты. Одна стрела торчала у Конрада из нагрудника, возле ключицы, другая застряла в плаще. Шаг за шагом пехота расчищала себе путь среди русских полков. С флангов на московитов обрушились конные рыцари. Псковичи ничего не делали, чтобы разжать клещи, в которые попали московские ратники. Боевой задор угас, русские отпряли к обозу. Немцы затрубили отход. Пехота и конные снова вернулись на свои места. Шварц вырвал стрелу из доспеха.
– В щель попала? – полюбопытствовал Пернауэр Старший.
– Только поцарапала, сущие пустяки.
– Ежели бы у нас были лёгкие отряды, – заметил Генрих, – можно было бы преследовать московита. А так мы за ним конечно не угонимся.
– Лёгкие отряды нам тут не помогут, – возразил Шварц. – Их перебьют вблизи.
– Любопытно, господа, на сколько их ещё хватит?
– Как Вы думаете, Лукас? – обратился Маттиас к Хамерштетеру.
– Приличествовало бы спрашивать, на сколько хватит нас. Однако, ежели брат Шварц справится в одиночку с русскими, я готов хоть сейчас торжествовать победу.
– Вы не поразмыслили над моим советом относительно торговли индульгенциями, Лукас? – бросил фенрих, поглядывая на опушку. – И что Вы там, сударь, столь усердно разглядывали? Раз пропустили залп, второй стреляли в сторону. Что сие значит? Признавайтесь.
– Мне почудилась орденская казна, которую Вы изволили переместить в ларцы Вашего дражайшего братца, сударь.
– Ежели Вас убьют сегодня, я не приду на Ваши похороны.
– Зато я на Ваши с превеликим удовольствием.
Тёмная туча на западе разразилась молнией. Через мгновение тяжёлый раскат прокатился по полю.
– Только не это! – воскликнул Маттиас. – Придётся уходить за частокол.
– До нас не дойдёт, – заметил Шварц, окинув небо оценивающим взглядом.
Русские неторопливо строились. В каждом движении чувствовались усталость и уныние.
– Они выдохлись, вам не кажется? – ободрился Генрих.
– Наоборот, – возразил Шварц. – Теперь-то они возьмутся за дело основательно.
– Охота закончилась, господа, добро пожаловать на войну! – заключил Маттиас.
Третий приступ и в самом деле отличался от первых двух. Русские наступали угрюмо и без задора, точно пахали неподатливую и скудную целину. Одни татары веселились, отведав крови.
Град пуль схлестнулся с лавиной стрел, смертоносный дождь продолжался и после того, как схватка смешала ряды. Русские навалились всей артелью, передние рубились, задние поливали из луков. На каждого немца приходилось по два русских лучника, и раз за разом стрелы попадали всё точнее.
«Пора сомкнуть ряды и отступать», – думал Лукас, но Шварц снова был далеко впереди. Вокруг него, белым островком в пёстром море, собралась горстка отчаянных.
Плеттенберг не выдержал и ринулся на выручку пехоте. Атака захлебнулась, и немцы оказались окружены со всех сторон. Шварц и Плеттенберг были на разных концах строя, но поняли друг друга. Не Пернауэр, а Шварц оказался подлинным командиром пехоты в этот миг. Взбесившейся овчаркой кинулся он на врага. Воспользовавшись замешательством, магистр двинул конницу на прорыв. Волны московитов расступились как Чермное Море перед израильтянами. Бронированный кулак уверенно прокладывал путь к отступлению, но отряд Шварца оказался отрезанным. Стрелы сыпались со всех сторон, сабли всё чаще рубили по телу, удары русских палиц становились тяжелее. В голове у Хамершетера шумело, он понял, что пропал, но мысль эта показалась ему неожиданно новой и непривычной.
– Sancta Maria, Mater Dei, это же смерть! – выдохнул он, когда Маттиас Рухнул с проломленным черепом.
Лукас ещё отбивался, но колени его слабели, воздуха не хватало. Он отчаянно ударил кулаком в зубы насевшему московиту и рассёк с разворота другого. Смерть плясала на окровавленных клинках прямо у его головы, он отбивался, отступая шаг за шагом. Белый островок таял в пучине, кипящей кровью и сталью.
Сквозь собственное оцепенение, вопли бьющихся и лязг оружия Хамерштетер расслышал крик с другой стороны гибнущего отряда: