Пепел Клааса - Страница 126

126

Кажется, он начинает понимать сущность безумия. До сих пор Клаас лишь приближался к опасной черте, даже нырял под неё, но умопомешательство в действительности не грозило ему. Не грозило потому, что он чувствовал грань, пусть и зыбкую. Порой казалось: вот ещё немного, внутри лопнет какая-то струна, и он навсегда окажется по ту сторону реальности. Но именно ощущение границы, способность взирать на безумие со стороны и свидетельствует вернейшим образом о крепком душевном здоровье.

«С ума сходят мягко, безболезненно, – думает Эдик, лихорадочно нащупывая опору в сознании. – В зазеркалье соскальзываешь именно тогда, когда менее всего этого опасаешься».

Клаасу не по себе. Заигрывать с безумием и сойти с ума – разные вещи. Эдик пытается запустить механизмы самосохранения, мысль лихорадочно работает.

«Так, стоп! Хватит лирики, хватит философии. Когда это началось? Год назад? Месяц? Неделю? День? Что из всего происходящего реально, а что – нет?»

Ответы даются с трудом, страх нарастает.

«Ну, хорошо, не может же всё оказаться галлюцинацией?» – думает он и ужасается очевидному:

«Может!»

Органный концерт. Сергей Павлович. Осиртовский. Джеймс. Аднан. Всё походит на сон, причудливую фантасмагорию, в которой быль и небыль сплавляются воедино, в измерение неподвластное бодрствующему сознанию, потому что оно, сознание, спит.

«Что же реально, что?» – мечется Эдик. Солнечное безмятежное утро, дорога, зовущая вдаль, руль, за который хочется ухватиться и ехать – всё кажется иллюзорным. Мерещится, что вот сейчас краски поплывут, формы размажутся, и только осколки блаженства, тающие на ресницах открытых глаз, напомнят об утраченном мире.

«Но, если это сон, где же я проснусь? Дома? Я уже просыпался дома вчера и позавчера. В Грозном? С Кларой?» – В сердце кольнуло.

«Где точка отсчета, где она?» – требует Эдик.

«Инопланетяне… Осиртовский поверил в Бога… Монах на протестантских похоронах. Кант. Бред! Полный бред! Нужна зацепка, какая-то материальная зацепка».

Клаас достаёт дневник. Вот закладки, которые он сделал для Суортона. Он щупает их, нюхает. Полоски бумаги пахнут дорогим одеколоном. Переворачивает несколько страниц.

«Сегодня на органном концерте познакомился с интересным стариком, – Эдик въедается в строки, ловя каждый штрих собственного почерка. – Потомственный дворянин, инженер по профессии…»

Бумага, чернила, стиль – всё сходится. Он достаёт ручку и рисует маленький крестик.

«Да, чернила те же. Распечатка!» – вспоминает он.

Роется в сумке, достаёт папку, которую обещал передать «отшельнику».

– Так, последний параграф, – бормочет он:

«Поскольку Цивилизация уже самостоятельно осуществляет подобную программу, известную среди непосвящённых как „Дети Индиго“, мы не считаем возможным рекомендовать другие способы вмешательства, как, например, генное моделирование, доверенное человечеству. Вопрос лишь в том, достаточна ли индиго-коррекция для выхода из кризиса, или необходимо допустить естественные последствия кризиса, который приведёт к гибели значительной части нынешнего человечества, обеспечив выживание исключительно группы индиго. Решение данного вопроса мы предоставляем целиком и полностью Цивилизации»

Бумага качественная. Печать лазерная. Клаас подносит листок к носу. Пахнет одеколоном Сергея Павловича.

«Нет, это ерунда, – досадует он. – Во снах тоже всё очень реально. Надо найти зацепку снаружи».

Он перебирает одну возможность за другой.

– Только бы связь была!

Он хватает сотовый.

Сеть есть. Ищет номер, жмёт клавишу вызова. Гудки.

– Hallo, – раздаётся приятный женский голос.

– Gerda, hier Eduard, – произносит Клаас как можно спокойней.

– Eduard? – в голосе слышится удивление и тревога. – Du hast bisher nie telefoniert zu dieser Zeit. Ist etwas los?

– Nein, nein. Alles ist Ok. Ich möchte nur fragen, wie es Helmut geht.

– Na ja, prima. Warum fragst du eigentlich?

Тон родственницы кажется Эдику неуверенным. Он хочет переспросить ещё раз, но не знает, как начать. Герда сама прерывает паузу:

– Fragst du nur so oder hast du schon etwas mitbekommen?

– Was? Was soll ich mitbekommen?

– Ich weiß net, wie ich’s sagen soll… Helmut, er..

– Was? – взрывается Эдик. – Was ist mit ihm?

– Nein, nein, es geht ihm wirklich gut. Du brauchst dir gar keine Sorgen zu machen. Er ist ja… Er ist halt nicht wie die anderen Kinder…

– Ist er behindert?

Инвалидность – вот первое, что приходит Клаасу на ум, когда он слышит подобное. Горло сдавило.

– Nee, ganz im Gegenteil, – энергично тараторит Герда. – Er kann Dinge machen, die Menschen normalerweise net können. Na ja, ich habe es vor ein Paar Monaten zum ersten Mal bemerkt. Er musste zum Kindergarten und sagte, er wolle heut net gehen, weil Frau Seifert net da sei. Ich fragte ihn, wie lasse er sich so was einfallen. Und er sagte dann, Frau Seifert sei im Krankenhause. Es stellte sich später heraus, sie wurde in der Nacht auf die Intensivstation gebracht und niemand wusste davon. Und dann noch mehr… Die Forscher in München haben ihn untersucht…

– Was? – перебивает Эдик – Du ließest meinen Sohn ohne meine Zustimmung untersuchen? Er ist ja kein Versuchskaninchen, verdammt noch mal! Hast du darüber net nachgedacht, was er bei diesen Untersuchungen alles erlebt haben sollte, was?

– Ach, Eduard, – возмущается Герда. – Ich hab mehrmals versucht, dich telefonisch zu erreichen, konnte aber nicht.

Это правда. Эдик отключил домашний телефон, а его нового сотового она не знала.

– Du kannst es dir einfach net vorstellen, was es heißt, ein Kind zu pflegen, das deine Gedanken abliest, durch Wände schaut!

– Was?

Связь прерывается.

– Чёрт! – шипит Эдик и набирает снова. В ответ ему сообщают, что на счёте закончились средства.

– Твою мать! У меня на счёте денег до х**!

Тут он вспоминает, что находится в Абхазии.

«Всё понятно. Теперь я ещё и без связи».

Разговор с Гердой всколыхнул его. Хотя фантасмагория не только не ослабла, но наоборот сгустилась, голос родственницы, прерванная связь и собственная брань убеждают Клааса, что, по крайней мере, окружающий мир не настолько иллюзорен, чтобы рассеяться тут же. Реальность, в которой живёт сейчас Эдик, достаточно устойчива, а значит, есть хоть какая-то система координат.

126