Пепел Клааса - Страница 127

127

«Нужно найти отшельника! Если „отшельник“ существует, то во всём происходящем присутствует определенная система. И тогда я пойму, что мне делать дальше: обратиться к психиатру, или…»

«Или» даётся с трудом. Альтернатива безумию предполагает параллельные миры, инопланетян, тайные общества и прочую беллетристику. В обоих случаях у Клааса остаётся вера в Бога. Так он решил. Он считает до десяти, заводит мотор и едет в Новый Афон.

Езда успокаивает, погода бодрит, и душевное равновесие постепенно возвращается к нему. Заросшие бурьяном железнодорожные пути, пронизанное солнцем море и холодный сырой запах в перелеске, куда Эдик свернул по нужде, навевают сладостную тоску. Особенно запах. Клаас втягивает ноздрями воздух и перебирает в памяти места, с которыми ассоциируется эта пряная сырость. Появляется образ: приваренные намертво пушечные стволы и ядра из позапрошлого века, узкие прямоугольные окна, облупленная дверь.

«Ну конечно, – ликует Эдик. – Краеведческий музей!»

Здание бывшего общественного собрания, в котором многие годы располагался музей, снесли несмотря на то, что это был один из немногих островков старого Сочи. На месте неприметного домика теперь высится санаторий «Черноморье» с его роскошным забором, теннисными кортами и блестящими лимузинами на стоянке. Клаасу жаль запаха – вместе с ним пропал и город его детства.

Он совсем успокаивается, и остаток пути проводит в раздумьях, пытаясь, фрагмент за фрагментом, восстановить последние три дня. События нанизываются подобно бусам на нить времени, которую Эдик протянул в своём сознании:

«Пробуждение, звонок соседа, тёмный лифт, прогулка, свидетели Иеговы… Пока всё нормально, всё в пределах обычного. Кладбище, монах… Стоп! Вот первое странное событие. Монах и Лысый. Был ли монах? Был ли Лысый? Очевидно да, иначе как бы я оказался в Пицунде. Но оба персонажа могли быть галлюцинацией, неким вторжением из бессознательного».

Клаас вспоминает беседы с монахом и бомжем до мельчайших подробностей.

«Почему бы и нет? – рассуждает он. – Должно же из шести миллиардов душ на земле найтись несколько сотен просвещённых чудаков. Где же им быть, если не среди монахов. Христианских, буддийских… Вот я на одного из таких и напоролся. А что он мне про войну сказал, так бывают ведь экстрасенсы, доказано уже».

Всё сходится, но абстрактные рассуждения о паранормальных явлениях в кругу друзей за кружкой пива даются гораздо легче, чем паранормальный опыт. Смущает ещё и нарастающая интенсивность событий:

«Ну ладно, если бы я встретил ясновидящего один раз, ну два. Я бы вспоминал об этом всю жизнь, рассказывал бы при каждом удобном случае. Но тут что-то из ряда вон… Позавчера монах. Вчера Сергей Павлович, сегодня – ложа и Хельмут. Не слишком ли?»

Ещё одна важная деталь. Клаас теперь почти уверен в том, что за всем с ним происходившим до сих пор, что бы это ни значило, стоит не одна, а, как минимум, две силы. Смутное ощущение, посещавшее его и раньше, переросло почти что в уверенность: Бог и «режиссёр» – это не одна и та же личность. «Режиссер-сюрреалист», подающий ему таинственные знаки, порой обнадёживающие, чаще – зловещие, но всегда судьбоносные, каким-то непостижимым образом столь же зависит от Клааса, как и Клаас от него. Бог же с Его всемогуществом и любовью находится бесконечно выше и в то же время ближе. Наконец-то в сознании Клааса вера, возвышенная и чистая, отделяется от суеверия. Чем бы или кем бы ни был «режиссёр», какой бы гомункул не вращал мир вокруг оси суеверия, Эдик его уже не боится. Почти не боится. Во всяком случае, он теперь готов вступить в поединок с суеверием и отстоять то, чем живёт – веру.

До Нового Афона он добирается быстрее, чем ожидал. На развилке дорог, ведущих к монастырю и пещерам, Эдик слышит сигнал SMS. Тормозит.

«Поздравляем Эдуард! – сообщает SMS. – Ты почти завершил свой нелёгкий труд, зелёный плащ принадлежит тебе по праву. Не беспокойся о Хельмуте: его ждёт трудная, но прекрасная и долгая жизнь. Главное, оставь дневник в машине. Он понадобится Хельмуту. До встречи!»

Подписи нет. Номер странный: 28082006.

«Да это же сегодняшняя дата! 28 августа 2006 года».

Эдик паркуется на стоянке возле храма Симона Кананита, воздвигнутого, по преданию, на мощах апостола. Тысячелетнее строение манит простотой и загадочностью. Клаас всегда испытывает волнение рядом с древними зданиями. В детстве ему казалось, что если долго смотреть на крепость или храм, то можно услышать голоса из прошлого. Не голоса привидений, нет. Голоса живых людей. Островки древности он воспринимает как своеобразную машину времени. Даже сейчас нечто осталось от давно утерянного детского ощущения.

Клаас выходит из машины, берёт сумку. Хочет захлопнуть дверь, медлит. Потом быстро вынимает дневник вороватым жестом и бросает на заднее сиденье. Захлопывает дверь. Жмёт на брелок, сигнализация «квакает», моргают фары.

Он неспешно бредёт вдоль лотков с кинжалами, папахами и керамикой. Покупает брошюру «Абхазия. Христианские святыни Нового Афона». Тоненькая книжица обходится в пятьдесят рублей. Листает, отыскивает описание храма.

«У подножия Афонской горы, – сообщает проспект, – недалеко от искусственного водопада, стоит небольшой храм, построенный в период расцвета древней Анакопии. Он является уникальным памятником греческого (византийского) средневекового церковного зодчества».

Эдик не раз бывал здесь с Амалией Вольдемаровной. Крошечная церковь не производила на него тогда особого впечатления, он едва её помнил. Тянуло к Симоно-Кананитскому монастырю, большому и красивому. Эдику казалось, что постройка тем древнее, чем величественнее. Когда он, повзрослев, поехал с мамой по стране, его постигло горькое разочарование: самые древние храмы, будь то новгородская святая София или Покрова на Нерли, оказались крошечными по сравнению с почти что современным Исаакиевским собором. То же самое и в Германии: средневековый дворец императоров Священной Римской Империи в Госларе выглядит жалко на фоне Рейхстага. Исключение составляют разве что готические соборы.

127