Пепел Клааса - Страница 33

– В самом деле? Но сколько же лет Вашему сыну?

– Девять. В свои годы он знает побольше иных магистров. – Врач смерил ребёнка оценивающим взглядом, будто желая утвердиться в основательности сказанного. – По правде говоря, я редко покидаю Айнзидельн. Жажда знаний – отнюдь не единственная причина моего приезда.

– Что же заставило Вас предпринять столь далекое путешествие помимо славы Эрфуртского университета?

Врач ответил не сразу, поскольку занят был поглощением свиного окорока. Переместив тщательно пережеванное и обильно смоченное пивом мясо в пищевод, Гогенгейм пояснил:

– Некий барон по имени Йорг фон Рабенштейн послал ко мне с просьбой вылечить возлюбленную его сына. Девица будто бы тает на глазах, никто из врачей не берётся лечить её, ибо недуг телесный неотделим в ней от болезни душевной. Сын же барона говорит, что руки на себя наложит, ежели девица покинет сей свет.

– И Вы решились отправиться к барону? – изумился Мартин. – Вся округа говорит, что там замешана нечистая сила.

– Отчего же такие слухи?

– Сын барона ещё в отроческие годы будто бы печально бродил целыми днями по лесам да полям, а то и ночи проводил под открытым небом. Поговаривали даже, что видели, как он вместе с ведьмами отправлялся на Броккен в весеннюю ночь, когда вся начесть собирается на шабаш.

– Бродить по лесам и полям, что ж в этом дурного?

– Сын барона словно бы отрёкся от мира, но не так как это делают люди, посвятившие себя монашескому пути и служению Церкви, – Мартин перешёл на полушепот. – На безумного он тоже не похож, ибо многие суждения его здравы, хотя и кажутся нелепыми. Я сам разговаривал с людьми, которые его знают.

– О, да Вы – просто находка, господин бакалавр! – оживился Гогенгейм. – И в чём же суть его рассуждений?

– Будто бы он, терзаемый чёрной меланхолией, говорил, что не знает, зачем человеку жить на свете. Отвергал все знания, будь то философия, теология или какие иные науки, внимал голосам деревьев, птиц и трав, искал в реках нимф, в горах – гномов, не занимался ни военным ремеслом, ни учением, бросил университет, хотя и делал большие успехи.

– Да он один из немногих здравомыслящих людей, как я погляжу. Задаваться вопросами о смысле бытия, доискиваться до корня всех вещей суть добродетель, коя свидетельствует о подлинном здравомыслии.

– Вы называете это здравомыслием? – Шварц приподнял брови. – Подобное поведение не лишено, конечно, некоторого обаяния, но…

– Барон более трудолюбив, чем все профессора, короли и ремесленники вместе взятые! – перебил Вильгельм. – Он исследует пути Божьи, притом не в обход, через книги да лекции, но бросаясь в самую пучину тварного мира. Разве не больше благодати в поисках нимф, нежели в поисках наград? Разве не лучше стараться постичь происхождение великанов, нежели уразуметь тонкости придворного этикета? И больше благодати в постижении Мелюзины, нежели – конницы и пушек. И более благодати в познании подземного горного народца, чем фехтования или дамского угодничества. Впрочем, последнего соблазна, как следует из слов господина бакалавра, благородному мудрецу так и не удалось избегнуть. Что это за красотка, которая сумела отвратить столь блистательного юношу от полезнейших занятий и вернуть на стезю суеты?

– Об этом ничего не знаю наверняка, – покачал головой Мартин. – Говорят, она тоже связана с дьяволом. Во всяком случае, ещё до её болезни они были любовниками несколько лет, но так и не обвенчались. Должно быть, из страха перед церковным таинством.

– Где же сейчас обретается юная ведьма? – полюбопытствовал Шварц.

– Ведьма она или нет, не могу судить, дабы не впасть в грех, – ответил Мартин. – Но живёт она будто бы в замке барона.

– Вечная невеста! – причмокнул крестоносец. – Как все же славно, что мир не настолько оскудел загадками, чтобы оставить нам лишь военное ремесло и науки!

Тут все обратили внимание на маленького Теофраста, который с ужасом смотрел в сторону окна.

– Что ты там увидел, сын? – спросил врач неодобрительно.

– Там кто-то есть, – прошептал Теофраст.

– Ты просто наслушался рассуждений про нимф и эльфов – существ, которых мы редко видим, а потому боимся даже слышать о них. Но настанет время, и ты многое поймёшь о сих чудных созданиях Божьих.

За окном мелькнула тень. Мартин отпрянул назад.

– Святая Анна, спаси! – закричал он.

За стеной раздался протяжный свист, вскоре потонувший в грохоте копыт и конском ржании.

Крестоносец вскочил, выхватил меч и рубанул изо всех сил по полусгнившей оконной раме. На пол плюхнулась окровавленная голова – щетинистая и ещё вращавшая глазами.

Поднялся переполох. Сидевшие у входа бросились в двери. Хозяйка пронзительно завопила. Благородные господа рухнули с арбалетными стрелами в горле, не успев обнажить мечи.

Рыцарь швырнул Мартина и Вильгельма на пол, так что оба больно ударились. В следующее мгновение в окна влетели две стрелы, предназначенные для них. В дверях завязалась схватка. Задние напирали на передних, нанизывая несчастных на мечи разбойников, рвавшихся в корчму.

Грохот столов перемежался со звоном бьющихся кружек. Недопечённый поросёнок плюхнулся в лужу крови рядом с человечьей рукой, рёв озверевших бандитов мешался с воплями избиваемых.

Конрад ловко орудовал мечом, разя насмерть и калеча без промаха. Разбойники отпряли, он занёс уже было ногу, чтобы вылезти в окно, но его обложили вновь.

– Уходим через окна! – заорал он. – Валите столы!

Вильгельм и Мартин мигом воздвигли деревянную баррикаду, одновременно отбиваясь от разбойников и от опешивших посетителей заведения. Лишь они втроём оборонялись стройно, остальные рубили направо и налево без разбору своих и чужих.