Пепел Клааса - Страница 78


К оглавлению

78

– Стало быть, дерево, – уточняет Клаас. – Значит, всё-таки дерево.


Und manchmal bin ich wie der Baum,
der reif und rauschend, über einem Grabe,
den Traum erfüllt, den der vergangne Knabe
(um den sich seine warmen Wurzeln drängen)
verlor in Traurigkeiten und Gesängen.

***


А иногда я подобен дереву,
спелому и шелестящему,
исполняющему наяву ту мечту, которую сгинувший мальчик
(обвитый теплыми корнями)
растерял в печалях и песнопениях.

– Преклоняюсь пред Рильке, – сообщает Сергей Павлович величественно и продолжает: – Так вот, у каждого листа своё предназначение: одному суждена короткая жизнь в тени, а другой созерцает солнце и чувствует свою общность с корнем.

– То есть, одни люди не знают, зачем живут, а другие имеют некий смысл? – снова уточняет Эдик.

– Совершенно верно. Одни живут абсурдно, другие – осмысленно, одни чувствуют судьбу, провидение, Бога, карму (назовите это, как Вам удобней!) а другие – нет.

– Хорошо, но ведь моя и Ваша реальность в высшей степени субъективны. Мы используем одинаковые слова, но каждый из нас подразумевает нечто своё. Когда Вы говорите «отношение», «любовь» «одиночество», я вроде бы Вас понимаю, но, по сути, за каждым таким словом у Вас свой жизненный опыт, а у меня – свой. Мы просто играем в понимание. Мы заключены в темницу слов. Слова должны нас соединять, но они только разобщают, и в итоге каждый оказывается наедине с собой.

– Верно, моя и Ваша реальности субъективны. Возможно бесчисленное количество реальностей. Шесть миллиардов душ на земле, и столько же миров. Но все они – листья на дереве, клетки единого организма. Они и есть этот самый организм. Древо – это я и больше чем я. Когда слова умолкают, я начинаю ощущать себя частью огромной реальности, корни немой интуиции проникают в такие глубины, где «я» угасает вообще. Слова нужны рассудку. Рассудок устанавливает факты, выстраивает их в причинно-следственные цепочки, упорядочивает во времени и пространстве, разделяет на случайное и закономерное, на объективное и субъективное. На этой рассудочной ступени я действительно общаюсь словами и знаками: «я» с другими «я» или «не-я», с существами мыслящими или просто одушевлёнными.

Но есть ведь и иная ступень, более глубокая, где рассудок теряет свои права. Во снах я вижу иную реальность, ещё индивидуальную, ещё натянутую, так сказать, между временем и пространством, но уже иррациональную. Это несколько отличное от бодрствования измерение. То, что представляется необъяснимым и невозможным в бодрствующем состоянии, во сне – нечто само собой разумеющееся.

Клаас вспоминает свой навязчивый сон, особенно огонь, который не жёг, а ласкал его, вспоминает аналогичный разговор с приятелем-фронтовиком, когда он, Клаас, излагал похожие идеи, импровизируя, проверяя, как далеко зайдёт он в своих фантазиях и как далеко удастся ему увлечь неискушенного в философствовании собеседника.

– И тут нет рассудочной логики, – увлечённо объясняет Сергей Павлович. – Правда есть какая-то причинность, но совершенно иная, мистическая. Спускаемся ещё ниже, и вот уже нет ни «я», ни «ты», ни времени, ни пространства, ни причины, ни следствия.

– Но это ведь только во снах. А что же наяву?

Эдик намеренно провоцирует Сергея Павловича, как провоцировал монаха. Тогда он выдумал теорию естественного происхождения чудес (старая уловка научного атеизма, правда творчески переработанная: мол, всё необъяснимое когда-нибудь объяснится, дайте срок), теперь Клааса интересует, двинутся ли рассуждения его попутчика в этом направлении. Тот словно услышал мысли Эдика:

– Бодрствующее сознание не терпит предсказаний будущего, отвергает веру в судьбу как суеверие, и, уж конечно, не допускает бессмертия души или воскресения умершего тела. Но интуиция выхватывает кусочки иной реальности из области, где нет причин и следствий, времени и пространства, и переводит их в область рационального. Так появляются «феномены» или чудеса, если угодно. Ведь всё выше перечисленное: время, пространство, причины, следствия, субъекты, объекты, решительно всё это суть явления планетарной психики, частью которой мы являемся. Это информация, а каждый индивидуум – её фрагмент. Каждый из нас является носителем определенной информации. Некоторым людям дано преобразовывать один вид информации в другой – они видят будущее, ходят по воде, сочиняют гениальную музыку. Другим этого не дано, и таковые живут строго в рамках одного измерения. Но информация сама по себе текуча, а потому текуча и реальность.

– Я бы с удовольствием записал Вашу теорию. Обещаю подумать, идеи очень интересные.

– Благодарю.

Приехали к Голубому Озеру. Клаас выходит из машины размять ноги и удивиться бирюзовому цвету воды в озерце. Сергей Павлович достаёт сотовый телефон и, щурясь, как бы слегка брезгливо набирает номер. Выражение озадаченности сменяется на его лице несколько деланой досадой.

– Вообразите, нет связи, – разводит он руками, приближаясь к Эдику стремительно. – Хотел позвонить, чтобы нас встретили.

Внизу дороги, у края которой остановились путешественники, небесного цвета речка взрывается пенными гребнями. Серые скалы нависают вопросительно.

– Как зовут Вашего сына? – неожиданно интересуется Сергей Павлович.

– Хельмут, – отвечает Клаас, будто ни мало не удивившись вопросу.

– Мужественное имя, – замечает Сергей Павлович одобрительно. – Не в честь ли последнего объединителя Германии назван?

– Нет, что Вы. Жене нравилось это имя. Heldenmut – мужество героя, так она толковала его. У неё была одна любимая дюреровская гравюра. Её обычно называют «Рыцарь, дьявол и смерть», хотя сам Дюрер именовал её просто «Всадник».

78