– Но Вы ведь не можете не осознавать того, что в глазах собственного народа Вы – предатель. И в глазах любого другого народа.
– Эдуард, оглянитесь вокруг: народа-то нет никакого. Родина – да, родина есть. А народа нет. Не вылупилась ещё бабочка из куколки, не создали мы ещё свою подлинную цивилизацию, и не создадим без западного инкубатора.
– Вас послушать, так население России – это нечто такое рыхлое, желеобразное, эдакая медуза в стальном корсете.
– Наконец-то Вы поняли! Так оно и есть – медуза в стальном корсете. Племя наше без этого корсета растекается, в землю уходит. Потому мы, когда избунтуемся, назверствуемся всласть, ищем, кто бы нас в чувство привёл, по мордасам отшлёпал как следует. Вот и покоряемся всегда самому бесстыжему, самому жестокому диктатору – назад в корсет! Только корсет этот наш, доморощенный: где не надо до смерти жмёт, а где надо, весь студень наружу пропускает.
– То есть Вам нужен импортный корсет?
– Именно так. Уважаю совместные предприятия, сам на таком работал. Только руководить должны они, а изобретать и работать – мы. Вот тогда Россия за ум возьмётся. Я Вам вот что скажу: я и западник, и славянофил, и почвенник, и евразиец. Все великие умы этой земли, все сколько их ни было, чувствовали особое призвание России. Чаадаев, уж какой западник, уж как Россию изобличал, но и он прозрел. В 1835 году писал Тургеневу: «Россия, если она только уразумеет своё призвание, должна взять на себя инициативу проведения всех великодушных мыслей, ибо она не имеет привязанностей, страстей, идей и интересов Европы. Провидение создало нас слишком великими, чтобы быть эгоистами, Оно поставило нас вне интересов национальностей и поручило нам интересы человечества. Мы призваны обучить Европу множеству вещей, которых ей не понять без этого. Не смейтесь, вы знаете, – это моё глубокое убеждение. Придёт день, когда мы станем умственным средоточием Европы… таков будет логический результат нашего долгого одиночества… наша вселенская миссия уже началась».
Вот, во что я верю, Эдуард. Вот, ради чего я и живу, если хотите. Западная цивилизация порабощена собственным рационализмом и самостоятельно из ямы не выберется. Славянофилы очень точно подметили, что Запад подчинила та же сила, которая ему дала власть над остальным миром. Западное человечество перестало быть хозяином рационализма, оно превратилось в его раба. На самом деле, именно мы и все дозападные цивилизации развиваются нормально, Запад же – самая что ни на есть аномалия. Мы – страна дураков. Но дурак – это ведь и есть человек. То есть человек лишь до тех пор человек, пока он – дурак. Я дурю, следовательно я существую. Глупость суть синоним человечества. А в N-ских странах очень трудно стало отыскать дурака. Ищешь его, ненаглядного, как червивое яблочко из отцовского сада, а находишь одни лишь глянцевые химические плоды – ни червоточинки, ни изъяна, и совершенно безвкусные. Я готов как герой известной книги с фонарём бегать по улицам западных городов, крича: «Ищу дурака! Ищу дурака!» Но ведь тщетно. Тщетно. Говоришь с человеком, а он и не человек вроде, а лэптоп какой-то. Или айпод, что ещё хуже. Запад обязан всеми своими техническими достижениями патологии развития. Они опередили мир потому лишь, что представляют собой особую ветвь социальной эволюции: от обезьяны к киборгу, почти минуя стадию человека. Там бесспорно есть живые души, однако они незаметно вымирают, потому что человек – это не индивид, человек – это общность, а индивид не может жить без питательной среды общности, он неизбежно погибает духовно, если цивилизация, его породившая, из общественного организма превращается в общественный механизм. Тогда и индивид из живой клетки трансформируется в неживой атом. Западу не выбраться из этой ямы самостоятельно, нет, не выбраться им без нашей помощи. Сами погибнут, и нас в погибель увлекут, если мы их не упредим. Славянофилы поставили диагноз первыми, ещё до того, как Вильям Джеймс, этот апостол англо-саксонского мира, возвестил, что истина мол – это то, что работает. Понимаете: то, что работает! Для нас, русских, истина – это мечта, которую нужно прочувствовать душой и всего себя принести ей в жертву. Для вас, немцев, истина – это вселенская гармония, которую до́лжно постичь всеми духовными способностями и воплотить в мировом порядке. И для нас, и для вас истина суть искомое, а не наличное, мы истину ищем, созидаем её, а у англо-саксов, истина уже есть. Раз работает, значит истина. И всё, что работает, то и есть истина. Что человек перед такой истиной? Пустое место. Пока гуманизм работает, он – истина, а как только перестанет работать, а он непременно перестанет работать, истина перемелет человека и не поперхнётся. Да и нет уже этого человека. Англо-саксы сумели даже немцам хребет сломать, хотя и не до конца. Теперь и те думают, что истина – это то, что работает. Думать-то они думают, но чувствуют иначе. Не сможет немец внутренне принять то рябое однообразное варево, в которое англо-саксы обратили западное человечество. Нет, без нас Запад не выберется из реактора, куда сам себя замуровал. Мы вроде бы людей ни во что ставим, миллионами убиваем ради достижения химерических целей, а человека от этого меньше не становится. Они же, наоборот, пестуют человека, холят его, лелеют, а он всё равно обезьянороботом становится – вот парадокс. Потому что человеку, чтобы человеком быть, без химеры никак нельзя. Он только с химерой человек. Мы с химерой, поэтому нас, если выживем, никакой рационализм не возьмёт. Только мы сможем человека расколдовать, машину на службу человеку поставить. Но нам для этого их технологии нужны, осовремениться нам нужно, цивилизацию у себя завести. В этом одном западники правы и ох как правы! Нас-то ещё нет по сути. По виду мы вроде как есть, и нас даже побаиваются порой, но нас и нет совсем. Догадываемся только о себе, что когда станем, когда появимся и проявимся, тогда Евразию объединим всю. Всю как есть – от Ирландии до Японии. Вот Вам и евразийство моё. Но объединим не как англосаксы: не деньгами, не торжищем, не авианосными группировками. Истиной объединим, красотой. Помните как у Тютчева: