Пепел Клааса - Страница 85

– Простите, но кто же эти таинственные инженеры человеческих душ, которые формируют моё поколение. Закулисье? Масоны? Тайное мировое правительство?

– Вот видите, Вы опять иронизируете. В Вас срабатывает определённый рефлекс, о смысле некоторых слов и словосочетаний Вы не задумываетесь, а просто реагируете на них. Боитесь показаться смешным. Боитесь прослыть конспирологом, фантазёром, параноиком. Боитесь сорваться с цепи политкорректности. Боитесь. Испытываете неловкость. Вам не по себе делается от моих слов, потому что Вы не можете меня разъяснить, не знаете, в какую нишу поместить. Вам понравилась моя философия, Вы приняли её, потому что она прошла проверку Вашего внутреннего цензора, он поставил на ней штамп: «Умно. Допущено». А с остальным Вы не знаете, что делать. Назвать меня ретроградом у Вас не получается, потому что несмотря на мои высказывания по женскому и национальному вопросам, я не сторонник домостроя и идеологии «бей…, спасай…». Принять меня за сумасшедшего оскорбительно для Вашего самолюбия, потому что Вы редко с кем беседуете столь откровенно и с таким удовольствием. Да и не похож я на сумасшедшего. Слово «мечтатель» как-то уж слишком неопределённо. Вот Вы в беспомощности и просите меня, чтобы я сам себя для Вас определил в какую-нибудь нишу, назвался либералом или государственником, прогрессистом или консерватором, традиционалистом или нигилистом. Но я не окажу Вам такой услуги, Эдуард. Тем более, что Вы не безнадёжны. Вам легче выпутаться из паутины массовых мировоззрений, поскольку Вы из-за своего происхождения с самого детства вынуждены на всё смотреть с двух точек зрения. Что же до инженеров человеческих душ, то инженеры эти секрета никакого из своих намерений и методов не делали. Только их книги в университетах редко изучают, а надо бы. Эдварда Барнея, например, племянника Фрейда, отца американского пиара. Он в первой главе своей книги «Пропаганда» так и пишет… Сейчас, подождите минуточку, найду, чтобы быть точным.

Сергей Павлович достаёт из кармана брюк записную книжечку, исписанную мелким убористым почерком.

– Вот: «Сознательная и умная манипуляция организованными привычками и мнениями масс является важным элементом демократического общества. Те, кто манипулируют этим невидимым общественным механизмом, являются незримым правительством, которое есть подлинная правящая власть нашей страны». Извините за корявый перевод. Тот же самый механизм, правда тогда он ещё не направлялся незримым правительством, превратил в персону нон-грата Мюнхгаузена. Вы совершенно правы, называя, пусть и несколько грубо, моё мировоззрение мюнхгаузеновщиной. Любой самостоятельно мыслящий человек обречён на мюнхгаузеновщину. И Вы, Эдуард, если переедете в Германию и попытаетесь изложить свой русский опыт, только честно и без поправок на аудиторию, сочините что-нибудь наподобие приключений Мюнхгаузена.

– Ну вот, а Вы меня уговариваете ехать, – смеётся Клаас с облегчением. – Представляете, что я там наговорю!

– Сейчас такая литература в моде, в отличие от времён Мюнхгаузена, для такого рода сочинений найдена безопасная ниша, причём довольно почётная. Сейчас чем невероятней, тем приятней! Мюнхгаузен писал бы в наши дни эти, как они называются… – Сергей Павлович мимолетным жестом родэновского мыслителя касается лба, – не шлягеры… а как они… Ах да, бестселлеры, бестселлеры… Возьмите, например, Коэльо. Признаюсь, к стыду своему, ни одной книги не смог целиком осилить. Брался, борол себя. Не смог. Ведь сейчас, куда не глянь, сплошь фантазм. Pardon, «фэнтези». Такое впечатление, что все устали от жизни. Не интересны стали ни дерево, ни конь, ни человек, ни чашка кофе. Если деревья, то непременно нездешние, если люди, то обязательно – волшебники, если кофе, то только ради гадания на гуще. Я всё понимаю: ну развлеклись, ну забылись на часок другой, но пора ведь возвращаться к настоящей жизни. Что же это за нескончаемый морфинизм, а?

Эдик одобрительно кивает, усмехаясь в нос.

– Возьмите кинематограф, – развивает Сергей Павлович. – Я как-то попал на фильм «Матрица». Ну знаете, о чем я говорю: женщина по имени «Троица», молодой человек «Нео»… Почему Троица, причём здесь Троица? Я думаю, если бы режиссёр удосужился вникнуть в рублёвскую «Троицу», ему бы не пришло в голову так наречь свою героиню. Ну да дело не в этом. Посмотрел я картину. Спрашиваю внука: «Что ты об этом думаешь?». «Классно», – говорит. «Что классно?» – спрашиваю. «Представляешь, – отвечает он мне, – если весь мир – это и вправду иллюзия!» С ума сойдёшь с ними.

– «Матрица» – плагиат, – возражает Клаас. – Кант и Юм об этом давным-давно писали.

– Да дело ж не в этом! – закипает Сергей Павлович. – Они-то философы. Им приходилось примиряться с неприятными продуктами собственной мыслительной деятельности. Но Юм выходил из кабинета, вдыхал запах селёдки на рынке, согревался у камина, и благополучно забывал про иллюзорность бытия. Мы ж с Вами говорим об искусстве, да ещё о каком, об искусстве развлечения! Вы задумайтесь: в продолжение двух часов Вас убеждают, что великолепие заката, вкус вина, вечер в ресторане, всё это – иллюзия. И Вы ещё получаете от этого удовольствие. Вас это развлекает! Раньше показывали сказку и старались заставить зрителя поверить, что это быль, хотя бы на время просмотра, а теперь Вам показывают быль и внушают, что это сказка! Вот парадокс-то в чём!

– Жизнь стала безразмерная и неуправляемая. В былые времена лишь особо чуткие писатели бежали от реальности в мир грёз: Гоффман, Ницше с их феями и канатными плясунами – ещё исключение, а в двадцатом веке сказка становится правилом. Возьмите Булгакова хотя бы. Реальность страшнее любого ночного кошмара. Я вот, например, ощущаю себя пешкой в какой-то непонятной мне игре, и я ничего не могу изменить, хотя меня нынешний мировой порядок совершенно не удовлетворяет. А в сказке или в компьютерной игре одиночка спасает мир. Программу обучения прошёл, комбинацию клавиш запомнил и вперёд.