Пепел Клааса - Страница 86

– Совершенно верно. И должен Вам сказать, что всё это не столь уж и безобидно.

– Думаю, что да. Но вот что мне кажется: реальность тоже как будто становится всё более иллюзорной. Какие-то совпадения странные, встречи невероятные.

Сергей Павлович встревоженно смотрит на часы.

– Однако нам пора, – строго замечает он, – дорога на Авадхару разбитая, ехать придётся на первой и второй.

Им в самом деле пора, давно пора. Пока они беседовали, две группы туристов из цветных автобусов успели провести фотосессии на фоне бирюзового озерца и укатили на Рицу. Несколько человек украдкой сфотографировали Сергея Павловича и Клааса – должно быть, их привлекла причёска старика, который в глазах непосвящённого жителя равнин мог вполне оказаться местной достопримечательностью, даже несмотря на безупречно европейский стиль одежды.

Ещё одну остановку путники делают возле кафе у озера Рица, паркуются рядом с обогнавшими их пёстрыми автобусами. Эдик хочет пообедать, Сергей Павлович уговаривает его ограничиться лёгкими закусками, обещая великолепный стол по приезде. После спешной прогулки по набережной среди полуголых туристов они продолжают путь. Как и предсказывал Сергей Павлович, дорога за озером отвратительная: разбитый асфальт дыбится из под раскатанной глины противотанковыми надолбами, машина то и дело погружается в мутные лужи. Однако трудности не портят путешественникам настроение. Они как ни в чём не бывало развлекаются беседой, прерываемой замечаниями о горных пейзажах, которые дарит им каждый поворот. Снежные шапки гор, пахучие леса, прохлада альпийских лугов удостаиваются восторженных реплик. В спокойствии, с которым Клаас ведёт свой фольксваген по разбитой горной дороге, чувствуется опыт ветерана чеченской войны. Эдик открывает верхний люк, старик тут же вытягивается во весь рост. Он поёт французскую песню, мощно и проникновенно, наслаждаясь пространством и звуком, в нем теряющимся.

– А Вы знаете, Эдуард, возможно, нам удастся увидеть чёрные тюльпаны там наверху.

– Если быть точным, фиолетовые, – поправляет Эдик.

– Так Вам знакомо это великолепие?

– Да, я подростком здесь бывал, и не раз.

– Ну а оптический обман над Вами властвует?

– Смотря какой.

– Взгляните на воду, что течёт по дороге.

Эдик приглядывается. Кажется, машина идёт под уклон, а вода бежит навстречу, будто бы верх. Только напряжённый звук мотора даёт понять, что машина, на самом деле, поднимается.

– Ну, надо же, – причмокивает Клаас. – Такого я ещё не видел. И что, на всех действует?

– Почти. Пока мне удалось встретить лишь одного, кто не поддался миражу. Или сделал вид, что не поддался. Вы, впрочем, с ним сегодня познакомитесь. Он американец, прекрасно владеет русским.

– Вы же не любите англо-саксов?

– Я не люблю англо-саксонское засилье, а к конкретным англо-саксам у меня антипатии нет. Джеймс – прекрасный малый. К тому же Россия – его страсть. Дикий Запад, знаете ли, они у себя извели, а ковбои остались. Куда им деваться? Понятное дело, в Россию.

– Да уж, тут им раздолье. Дикость, плюс Большой Театр и Эрмитаж в придачу. Все тридцать-три удовольствия. А чем занимается Ваш знакомый?

– Был бизнесменом, заработал прорву денег, потом махнул на всё рукой, выучился на журналиста – так ему легче проникать туда, куда простым смертным не положено. Много лет подряд исследует тайники русской души, а заодно и горячие точки. Он нашим изданиям великолепный материал по бросовым ценам отдаёт. Говорит: «Ненавижу ложь. Хочу, чтобы Ваши люди знали, как всё на самом деле». Признаться, мне его жаль. Рискует жизнью, здоровьем, но до нашего человека разве достучишься. У нашего народа душа поэтическая, ему правда не нужна, он «сам обманываться рад». Впрочем, к этому народ приучали намеренно. В моей семье не читать газет, не интересоваться происходящим считалось просто неприличным. Нас трудно было оболванить.

– Так ведь Вы против СМИ?

– Вот взялись ловить меня на слове. Я не против СМИ, я против доверия СМИ. Мы относились к газетам как разведка к открытым источникам. Всякий имел своё суждение, разбирался в политике, в искусстве. Насколько хорошо, это уже другой вопрос, но мы не прятали голову в песок как нынешнее племя. Сейчас же заговорить о политике считается просто дурным тоном.

Справа с бесстрастным торжеством грохочет водопад. Из-за поворота показалось стадо овец, их длинная слипшаяся от грязи шерсть свисает остроконечными сосульками. За стадом бредёт заросший щетиной пастух в камуфляже.

Взгляд Клааса становится непроницаем, глаза сканируют абхаза, деревья, дорогу. Сергей Павлович замечает, как напрягается рука Эдика, лежащая на рычаге переключения скоростей.

– Что-то случилось?

Старик с беспокойством смотрит на Клааса.

– Нет. Просто рефлекс. Déjà vue.

Пастух аккуратно обводит стадо, с опаской косясь на забрызганную грязью иномарку. Напоённая солнцем листва играет всеми оттенками зелени. В разрывы зеленой мозаики заглядывает голубое небо.

– Чечня? – осторожно интересуется Сергей Павлович.

Эдик кивает. Какое-то время едут молча, не то любуясь альпийской природой, не то привыкая к новому настроению.

Нарушает паузу Клаас:

– Это уже навсегда. Ничего не могу с собой поделать. Служил как все, а потом меня один майор ФСК к себе взял. Сами понимаете: передовая днём и ночью. Вот с тех пор как окажусь в похожем месте, так рука и тянется за автоматом.

– Мир познаётся через войну, доброта через жестокость, а жизнь через смерть. C’est la vie!

Снова молчание.